Стоя напротив окна, Кузнецов сунул руки в брючные карманы костюма и теперь смотрел на Москву, простиравшуюся у его ног, как влюбленная женщина: на, бери и пользуйся. Так склонялись перед ним многие, даже сама судьба. Но только не его Ира. Полная достоинства, умная, выдержанная, внешне холодная, Ира Самойлова горела своим собственным, ровным пламенем, которое так манило к себе и до которого никто так и не мог дотянуться. И Самойлова действительно никогда и ни о чём не просила его. А вот сейчас пришла к нему, чтобы молить его прийти на выручку. И к кому? К его сопернику? К мужчине, её обидевшему? Гнев на вора, укравшего его женщину, не принесшая ему счастья любовь, ненависть к извечному противнику сплелись в тугой хлыст ревности. Занеся руку с плетью, оскорблённое самолюбие ударило Кузнецова по лицу. На язык шли непрощаемые слова, разъярённая плоть требовала немедленного удовлетворения, но это была бы месть, недостойная его. Кузнецов стиснул зубы и закрыл глаза, беря под контроль свои чувства. У него получилось.
– Ир, скажи, а если я откажусь тебе помогать, то ты не простишь мне, и я тебя потеряю, так? – безжизненным голосом спросил Кузнецов. – А если я заставлю тебя унижаться, то ты и на это пойдёшь, но потом ты меня возненавидишь, и я навсегда тебя потеряю? А если этот мальчишка, этот твой Андрей вернётся живым и здоровым и придёт за тобой, то я тоже тебя потеряю? Получается, что бы я ни выбрал, я всё равно тебя потеряю... Ир, скажи честно, а был ли вообще такой день, когда ты мне принадлежала? Ты хоть когда-нибудь любила меня?
Кузнецов услышал лёгкие, знакомые с детства шаги, и почувствовал, как женщина, встав позади него, доверчиво прижалась к нему и обняла его. Он ощутил дразнящее тепло её тела, каждый его знакомый изгиб, и закусил губы. Шесть лет назад эта женщина перестала быть его собственностью и свела их любовные отношения на нет. Зато она по-прежнему ему верила, и он был благодарен ей даже за эту малость. Всё ещё глядя в окно, Кузнецов нашёл руку Самойловой и поднёс её пальцы к губам:
– Ир, знаешь, о чем я жалею?
– О том, что ты до сих пор меня любишь? – без тени улыбки спросила она.
– Балда ты... Я, Ир, жалею, что я не сделал того, что сделать хотел и сделать мог. В тот день, в то самое проклятое воскресенье, когда я приехал к тебе за своим котом, поднимись я к тебе тогда – и всё было бы по-другому. Ты никуда бы от меня не ушла. И не было бы никакого Андрея. Но я упустил свой шанс. А он этот шанс подобрал.
– Митя, а что ты хотел сделать? – Самойлова потёрлась щекой о надёжное плечо мужчины, который всегда был рядом с ней.
– Я? – горько усмехнулся Кузнецов. – А это неважно. Уже. – Кузнецов разжал руку и отпустил тёплые золотистые пальцы.
– Митя... – позвала Ира.
– Что тебе, зайка моя? – грустно спросил Кузнецов.
– У меня нет никого ближе тебя. И никогда не было.
– Да-да. Точно. Всё именно так, – кивнул Кузнецов и, потянув женщину за руку, поставил её перед собой. – Ир, скажи: он правда стоит твоей помощи?
– Да, – без тени размышлений кивнула женщина.
– Понятно... А еще скажи: ты простишь его? Обратно его примешь?
– Прощу – да, – ответила Самойлова. – Но это будет потом, когда мне больше не будет больно... Прощать людей – это как писать хорошие стихи. Знаешь, у Моэма есть один роман, который я очень люблю. Это – «Театр». В этом романе один из героев говорит, что хорошая поэзия проистекает только из тех чувств, которые понимаешь, когда они далеко позади, и ты становишься безмятежен. А мне до безмятежности ещё очень далеко... Что касается того, приму ли я его обратно... Нет, этого никогда не произойдёт. Видишь ли, – помедлив, призналась Самойлова и невольно щёлкнула браслетом от своих наручных «Michael Kors», – я теперь знаю, что если я поддамся ему, то он перекроит меня на свой лад, превратит меня в эту свою... вторую Наташу. Которая стоит перед закрытой дверью и покорно ждёт, когда дверь откроется, и он позволит ей войти. А с таким отношением к себе я никогда не смирюсь. Для меня это невозможно.
Глаза Кузнецова вспыхнули. Он бросил на женщину быстрый взгляд и опустил ресницы:
– Ну, что ж, Ира, достойный ответ. Я рад услышанному... Так и быть, я сделаю для него этот код. Вернее, не код, а то, что хочешь ты. Когда Кейд сюда заявится? Ты же наверняка с ним уже созвонилась?
– Часа в три. Но разговаривала я только с Эль.
– Ага, только с Эль ты разговарила, – передразнил Самойлову Кузнецов. – Сколько времени сейчас, шантажистка?
Даже не глядя на часы, Ира ответила:
– Девять.
– Ого! –удивился Кузнецов. – В таком случае, нам действительно лучше поторопиться, потому что через час, и это самое позднее, код должен быть у Кейда. А ещё раньше – у этой твоей Эль... Всё, закончили дискуссию и пошли работать. – Кузнецов открыл дверь «тайника», пропуская женщину вперёд. Самойлова взяла со стола свой серый замшевый жакет, смахнула в сумку ключи от машины и вышла из переговорной. Кузнецов и Самойлова отправились к лифту. Нажимая на кнопку, Кузнецов наклонился к Ире:
– Кстати, имей в виду: сама встречайся с Кейдом.
Ира вскинула на Кузнецова удивлённые глаза. Кузнецов фыркнул:
– Да-да, ты не ослышалась. И с этой скоти… с этим своим Серым Волком тоже сама разбирайся. А поскольку ваши с ним личные встречи, как я понимаю, исключены, то можешь воспользоваться PGP-шифром... Хорошая игра получится, – хмыкнул Кузнецов и вошёл в лифт. Женщина шагнула следом.
– Митя...
– Что тебе, Ира? – и Кузнецов комично склонил голову к плечу.